Кто не знает этого шедевра Лиотара? Скромная и, несомненно, достойная девушка предстает перед нами на полотне. Проходят года, а она остается невинной и прекрасной, как майская роза. Среди современных поклонников «Шоколадницы» широко распространена легенда о создании этой картины: якобы в 1745 г. австрийский аристократ князь Дитрихштайн случайно зашёл в венскую кофейню, чтобы попробовать модный в то время шоколадный напиток. В кофейне он и повстречал свою любовь – тихую официантку Анну Бальтауф, дочь обедневшего дворянского рода…

Дитрихштайн был покорён её обаянием, и, несмотря на возражения своей семьи и возмущения света, он взял девушку в жёны. Полотно Лиотара (модного в те времена художника) стало свадебным подарком для молодой княгини. Портретист изобразил невесту в костюме официантки XVIII века, увековечив скромность невесты и благословенную, посланную свыше, любовь с первого взгляда.

На самом деле все было не так. Не было скромной девушки, не было любви с первого взгляда, не было никакой кофейни, и князь на поверку оказывается вовсе не тем пылким юношей, которого мы видим, читая подобные легенды.

Смешно сказать, но не было даже никакой Анны! Но был Лиотар, который услыхав от князя описание характера его «Анны», вздохнул и сказал пророческие слова: «Такие женщины всегда добиваются, чего хотят. А когда она добъется, бежать вам будет некуда». Князь вздрогнул и спросил, что Лиотар имеет в виду, но художник лишь покачал головой и ответил: «Всему свое время. Настанет миг, когда вы сами это поймете. Боюсь, однако, что будет слишком поздно».

Женщина, покорившая мир, звалась не Анной. Её имя было простым и без высокородных претензий – Нандль Бальтауф. Родители её, как и прочие предки, были слугами; женщины рода Бальтауф неизменно оказывались в господских постелях и принимали это как должное. Разве могла быть у Нандль иная судьба? «Увы, могла», – сказала бы её мать, ведь ей, как никому другому, было известно, что для господских постелей маловато внешней привекательности и свободных манер. Дочь её была девушкой глупенькой и наивной, но мать на то и мать, чтобы научить родное дитя найти в жизни шанс и добиться если и не счастья, то житейского покоя.


Говорят, князь увидал Нандль впервые у кого-то из своих друзей, где та покорно мела, стирала, подметала. Будучи мужчиной с ненасытными сексуальными пристрастиями, князь, наверняка, подмигнул служанке и хлопнул её по круглой попке, спрятанной под ворохом юбок. Так или иначе, в тот же день Нандль рассказала матери об этой встрече, и та поняла – надо ловить момент!

Да и князь – то ли жил неподалеку, то ли еще что, но оказывался в опасной досягаемости для коварных планов мамаши Бальтауф. Только одно в тот день её расстроило: «Теперь придется заказывать тебе кринолин, дурочка». Без кринолина, казалось ей, у Нандль мало шансов.

Вместе с кринолином мать преподала Нандль пару хороших уроков, которые глупенькая, но послушная Нандль усвоила замечательно! Чуть ли не каждый божий день князь, выезжая на прогулку, встречал Нандль, как бы случайно оказавшуюся рядом. Нандль выпархивала из кустов и кокетливо здороваясь с князем, сообщала ему между прочим, каким успехом она пользуется у местного мужского населения. То лавочник запер её в чулане и хорошенько потискал, но она, бедняжка и скромница, вырвалась, то аптекарь ухватил за грудь, то еще кто-нибудь зажал её в темном углу, но получить любви не смог.

В этих рассказах Нандль представала князю соблазнительной штучкой и полной невинностью. Поначалу князь не придавал этим встречам большого значения – мало ли смазливых дурочек встречалось ему на пути, но постепенно рассказы Нандль о похотливых мужчинах, так разбередили князя, что он при одном виде Нандль он воспламенялся и желал лишь одного – повторить чужие подвиги, но с большим успехом!

В принципе, кому бы, как не ему (наверняка, рассуждал он) их и совершать? Он молод, горяч, привлекателен и совершенно неудержим в любовных делах! Любая девица готова отдаться ему по первому его слову! И, кстати, таких девиц и правда было очень и очень много. Князя хватало на всех. И эта дурочка Нандль тоже станет его – дайте только срок.


Так оно и вышло в один прекрасный день. День был прекрасен для Нандль и её матери, да и князь считал его прекрасным и для себя – ведь Нандль, благодаря материнским урокам, вытворяла в постели такие трюки, которых от невинности трудно ожидать. «Кто научил тебя этому, милая?» – восклицал князь, без сил падая на помятое ложе. «Это талант», – пожимала плечами Нандль и наивно хлопала ресницами. «В любом случае, это невероятно, дорогая моя!» – отвечал князь и однажды, после долгих любовных утех, попросил её остаться у него навсегда. И не в качестве прислуги – разве с такими талантами (и кринолином:) можно мести полы? Нандль была почетно введена в княжеский гарем.

Для Нандль наличие гарема не было новостью. В гареме Дитрихштайна она была под унизительным тридцать первым номером, и, вероятно, здесь мамаша Бальтауф дала дочери еще пару бесценных советов. Так или иначе, но «глупенькая» Нандль повела жестокую и коварную игру против соперниц. Она встречалась с ними поодиночке, запугивала их, отбирала дешевые подарки, полученные ими от князя. Наложницы Дитрихштайна верили каждому ее слову. Скажи им кто-нибудь, что еще совсем недавно Нандль считалась среди родственников дурочкой, они не поверили бы ни на секунду!

«Послушай, ты! – говорила она одной из любимейших князевых наложниц, – те апельсины, которыми ты так старательно украшаешь свое лоно, до смерти надоели князю. Он устал от твотх прелестей, а я добавляю – еще один взгляд в его сторону, и я убью тебя, поняла?»

«Попробуй только приблизиться к нему! – говорила она другой, – и на тебе не останется живого места, лапонька! Уж я позабочусь!»

С подобными разговорами она обошла всех. Наложницы загрустили и начали разбредаться, а князь был до того увлечен своей горячей Нандль, что не обратил и внимания на исчезновение гарема! Одна единственная Нандль была у него в голове; её штучки и фокусы в постели сводили его с ума. Дошло до того, что он, не стесняясь, начал представлять Нандль своим гостям! Это был скандал. «Ну, хорошо, – говорили мужчины, – всем понятна страсть к юному телу, но, послушайте, князь! Она не нашего круга!» «Он сошел с ума, – твердили дамы, – эта девица его околдовала! Не ровен час, он еще женится на ней и эта сельская интриганка станет княгиней!»


Но Дитрихштайна не волновали разумные речи друзей и пересуды в свете. Конечно, он и не думал делать Нандль законной женой. Она полностью устраивала его и в качестве любовницы, но и тут не обошлось без советов мамаши Бальтауф. «Он хорошенько полакомился с этого куста, – сказала она как-то дочери, – теперь, когда он не может жить без твоих ласк, пора становиться холодной и неприступной дамой. Он должен жениться во что бы то ни стало». И Нандль последовала её советам и в этот раз. Она отлучила князя от своего прекрасного тела и приняла грустный вид оскорбленной невинности.

Несмотря на глупые выходки, коим не было счета, князь вовсе не был дураком и сразу понял, к чему она клонит. В этой невидимой борьбе они прожили некоторое время, пока князь не уступил. В благодарность и в качестве примера будущей семейной жизни Нандль устроила ему поистине царскую жизнь! Она готова была к любви каждую минуту, она командовала на княжеской кухне, приготовляя для будущего муженька самые лакомые блюда в несметных количествах, она, пользуясь уже безраздельно княжеским кошельком, опаивала его дорогими винами и снова и снова изматывала его в постели. И она – добилась. Свет, конечно, дружно упал в обморок от известия о скорой свадьбе Дитрихштайна и Нандль Бальтауф, но маленькая «дурочка» уже так охомутала князя, что никто не смог бы помешать торжеству.

В один прекрасный день Нандль стала княгиней Дитрихштайн. И здесь для князя все закончилось, как и следовало ожидать. Закончились бесконечные любовные утехи, закончились ласковые слова и просто доброе расположение. Нандль взяла мужа в стальные руки «сельской дурочки». Остаток жизни он пил, ел, толстел, расплывался; она лишила его друзей и света; ни одна женщина больше не смогла бы к нему приблизиться. Княгиня Дитрихштайн хорошо знала свое дело.


Она добилась. И в тот день, когда он умер, надела на себя приличествующий траур и зажила скромно и отчужденно. «Слава» её была велика, но годы покрыли грехи молодости. И в старости княгиня Дитрихштайн уже вовсю пользовалась почетом и уважением и света, и местных жителей.

А мамаша Бальтауф, чьими стараниями устроилось счастье дочери, наверняка, получила свой кусок пирога и тоже не горевала. У князя было хорошее состояние, и не было других наследников, кроме жены.